А.Гармаев. Культура семейных отношений.

См. Начало

Глава 3

Бережность

Давно стало привычным полагать, что в семье люди знают друг о друге все. Во всяком случае, много больше, чем кто-либо со стороны. Однако, если внимательно приглядеться, обнаружится немало супругов, которые о внутренней жизни друг друга наслышаны, может быть, чуть больше, чем о жизни сотрудников по работе. В этом "чуть больше" содержится дополнительная информация преимущественно о внешних действиях другого — где был, с кем встречался, что делал дома и вне дома. Но настроение, внутреннее состояние близкого человека, душевное отношение к происходящему оказывается нередко малоизвестным. Даже, порой, о друге или подруге мы знаем больше, чем о собственном муже или жене. Почему так? Почему именно в близком нам человеке мы видим меньше привлекательного, больше привычного, больше обычного, чем особенного? Хотя в период влюбленности и начального периода супружеской жизни все было как раз наоборот. Что же происходит с человеком, когда он переходит от нежной преданности другому к восприятию обыденности другого, а затем к раздражительности, иногда грубой неприязни и даже ненависти к нему?

В первые дни недели после свадьбы, пожалуй, нет большей радости, чем общение друг с другом. Но со временем восторг проходит, начинаются будни, и в них однажды кто-то из супругов натыкается на колкую насмешку другого.

Все было, как и день назад. Искренне пересказывала свои впечатления или переживания какого-то эпизода жизни. И вдруг — в ответ насмешливая фраза. Она не сразу замечается, потому что не ждешь ее, потому что не веришь в насмешливое настроение другого. А он повторяет насмешку и тогда каким-то внутренним чувством улавливается смысл его слов. Растерянность на мгновение врывается в душу, но тут же сминается ответной улыбкой.

— Нет, ты послушай. Это действительно было и я действительно это так чувствую.

Другой слушает, а в конце бросает небрежно:

— Да ну, чепуха все это. Глупые фантазии. Ты лучше почитай, что об этом в книжке написано.

Только теперь, после этих суровых слов, приходит понимание, что рассказанное не принято, не услышано и отвергнуто. В разное время переживается при этом разное. Неожиданное сомнение в себе, глубокая растерянность, обида и боль, либо желание повторить рассказ, настоять на своем, убедить, доказать. А иной раз просто опускаются руки и возникает тупое отчаяние, глубокое чувство одиночества и тоски. Тогда страшным движением поднимается со дна души опустошающее чувство безнадежности, желание прекратить общение, развестись и освободиться от необходимости быть рядом.

Болезнь общения начинает развиваться задолго до наступления такого момента. С какого-то времени супруги начинают все больше и больше закрываться каждый в себе, и все меньше посвящают друг друга в тайны своих переживаний. Крутится быт, чередуются магазин, работа, посещение храма, дом, приходят друзья, сами ходят в гости, бегут между ними какие-то слова, фразы, простые или напряженные, требующие немедленного ответа, или остающиеся безответными... А рядом с этим в душе появляется и растет пустота, и скука, и обреченность. Если же внимательно присмотреться ко всему происходящему и к тому, что уже было в жизни семьи, обнаружатся те моменты, с которых началось действие разрушения. Именно началось, потому что был же период светлый, легкий и наполненный внутренней жизнью. Было откровенное общение. Окрыляющее, рождающее уверенность в себе и в другом, пронизанное атмосферой созидания, взаимопомощи и глубокой симпатии друг другу. Было до тех пор, пока не родилось однажды в ком-то из супругов пренебрежительное, угнетающее отношение к другому. Тот, к кому направлено оно, легко его улавливает и всегда приходит в состояние слабого или сильного смятения. Каждому человеку задолго до заключения брака пришлось пережить это состояние в своей жизни не один раз. Но от других…

Происходит это, когда однажды, например, в кругу друзей начинаешь о чем-то рассказывать. Говорится легко, свободно, уверенно. И вдруг видишь на чьих-то губах ироничную улыбку, кто-то склонился к другому и что-то с усмешкой шепнул ему на ухо, третий стал отвлекаться... Как будто холодком пахнуло, и где-то в груди засуетился гаснущий огонек. Стали теряться слова, пошли на нет интонации. Изо всех сил пытаешься удержать нить рассказа, дать живые струйки в голосе, но реплика одного из слушателей, словно ножом, отсекает все, и тогда сконфуженный, сворачивая фразы на бормотание, заканчиваешь свой монолог, а потом не знаешь, что делать с собой, куда девать руки и куда деваться самому.

В таких событиях открывается глубокая зависимость от мнения окружающих людей. Человек сочетается с духом мира и чаяния этого духа принимает за свои чаяния, переживает по поводу их. В таком случае опыт каждого неудачного общения рождает осторожность при следующих встречах с незнакомыми людьми, при входе в новую компанию, в чужую квартиру. В отдельных случаях человек становится замкнутым. Он глубоко переживает свою, однажды обнаруженную, несостоятельность в умении вести разговор. Убегая от людей, он всей душою в мечтах и грезах тянется к ним. Но каждый раз, едва начинается беседа, он привычно сворачивается, умолкает и, не знает, безмолвствуя, как выйти из этого и что делать с собой. В наиболее трудных случаях эти переживания ведут к неврозам, головным болям, к скованности и неуклюжести внешних движений, эмоциональной сухости и душевной закрытости человека.

Такая ранимость и уязвимость человека могут происходить по двум причинам — слабости духа, такого легко ранить, и вторая причина – самолюбие, которое, если его задеть, уязвляется. В тоже время, в состоянии влюбленности все страхи и зажимы исчезают, как туман. Словно разрывается паутина, сдерживающая бутон, и цветок раскрывается легко и свободно. В этом состоянии сразу после свадьбы влюбленные находятся все дни своего медового месяца и какое-то время после. А затем... Затем появляется низводящее угнетающее отношение одного из супругов. Оно скоро восстанавливает в другом прошлый опыт его неудач в проявлении себя. Приходит страх, что в другом возникнет осуждение и неприязнь. Появляется сдержанность эмоциональная, словесная, поведенческая. Общение становится привычным и все реже выходит за границы каких-то устоявшихся тем и уже проверенных действий. Оно принимает черты приноровленности друг к другу. Фразы становятся краткими и больше по делу. Эмоциональное состояние склоняется больше к сосредоточенности на себе — своих делах, своих чувствах, чаще бывает озабоченным, чем просветленным. Даже появляются иногда минуты, когда супруги начинают чувствовать себя по отношению друг к другу так, как чувствуют себя люди в транспорте. Если прислушаться к лексикону, то можно обнаружить четкую тенденцию к обеднению словарного запаса.

Такой период почти в каждой вновь образующейся семье возникает неизбежно. Возникает он как временный, как состояние перехода от одних отношений к другим, как расплавление прежнего, поверхностного, и движение к действительно глубокому, пронизывающему все бытовые ситуации, взаимодополняющему общению. Продолжительность этого периода у каждой пары — своя, она всегда зависит от самих супругов, от их готовности созидать семью, от того, насколько терпеливы они к негативным проявлениям друг друга, знают или не ведают об ожидающих их трудностях, умеют или еще не научились эти трудности преодолевать.

Как важно в это трудное время не потерять, не растратить в мелких ссорах, взаимовдохновляющую устремленность друг к другу. Необходимо направить удивительную силу симпатии к другому на поддержание в себе способность правильно понимать происходящее, укрепиться в чистоте отношения, научиться сознавать и отлагать в себе все разрушительные движения.

Они начинаются после того, как зацепишься за слова или тон другого, или за его несогласие или неумение, хуже того — нежелание что-либо делать. Но в действии "зацепишься" есть два момента. Одни – за что зацепишься, другой – чем зацепишься. И то, и другое требует от супругов ему сообразного с ним обращения. С предметом, за который зацепился, обращение одно, а с тем, чем зацепился, обращение другое. Так, сохраняя любовь, расположение, слово, например, можно уточнить, тон можно не заметить, с несогласием разобраться одною только рассудительностью, нежелание можно потерпеть, упросить, убедить, или же вымолить ближнего из его нежелания. Много труднее обращение с тем, чем мы цепляемся друг за друга. Здесь может быть и задетое самолюбие, и чувство несправедливости, и уязвленная самонадеянность, и праздная безответственность, и простая лень, и беспечность, и гордость, и упрямство. Все это уже приживлено к душе настолько, что человек не отдает себе в этом отчета, просто живет им. К этому он имеет наработанные и не сознаваемые механизмы самозащиты, внутренней обороны – такие, как самооправдание, самоуверенность, своенравие, при котором свой нрав милее, своя правда дороже, свой способ жизни привычнее, да и не замечаешь всего этого за собой – в другом это проще увидеть, а вот в себе...

С обретением церковной жизни человек начинает труд покаяния. Многое меняется в нем, но черты его безнравия, которые коренятся глубоко в душе, изъять из его характера долго не удается ни ему самому, ни супругу. Это может длиться и пять, и десять лет, и больше.

Привычка к низводящему или угнетающему отношению друг ко другу — одно из первых препятствий на пути созидания настоящего общения в семье. Форм низведения очень много. Каждый может обнаружить в себе целый арсенал этих средств наступления, которые используются им в беседе с другим человеком. Человек не замечает за собой этих реакций. Просто в эти минуты он всем собою проявляет низведение другого.

Играет на губах усмешка, либо губы сложились в недоверчивую складку, или презрительно отвисли в уголках. Идет разговор, но потускнел взгляд другого, глаза начали искать развлечений: то в видах за окном, то в картине на стене, то руки потянулись за газетой или книгой и человек, слушая и кивая головой, одновременно стал просматривать текст. На лице появилось выражение скуки или иронии, отрешенность, брезгливость. В уме мелькнула едкая фраза, критикующий комментарий, и то, и другое сразу же было брошено собеседнику. Родилось забавное состояние насмешничества. Сами собой приходят слова, бьющие по другому. Если он смущается или начинает сердиться, чувство забавы усиливается, укрепляется внутренняя уверенность в своем превосходстве, шутки становятся все более ранящими и обидными, а состояние озорной веселости усиливается. В других случаях появляется прямая озлобленность, а желание прекратить монолог другого смешивается с нарастающим раздражением. Бросаются слова-предупреждения: "Глупость все это. Разве все это интересно?" Идут настойчивые попытки сменить тему, дважды, трижды произносятся слова, начинающие рассказ про другое. В конце концов, а в отдельных случаях и вовсе без таких предварительных попыток остановить собеседника, бросаются прямые фразы, цель которых — грубо обрезать и поставить супруга или супругу на "свое место".

Пожалуй, самое печальное заключается в том, что все эти внешние проявления низведения другого — не просто игра. Даже чувство забавы, легкой шутливости становится не безобидным, если это другого ранит, доставляет ему не-ловкость и боль, потому что в каждом таком эпизоде общения происходит разрушение двойное.

Первое работает в том, кто говорит. Вряд ли можно что-либо рассказывать и при этом не иметь внутренней веры, что вас будут слушать. В супружеских отношениях вера в другого пронизывает в человеке большее. Здесь ожидается не только настроение слушания, но и поддержка, забота со стороны другого. Нет страха в общении только потому, что один доверяет другому свои ошибки и свои неправильные представления, целиком полагаясь на бережность того, кто слушает. Не будут обрезаны колкими словами ошибочные мысли, но разобраны и совместно осмыслены. Чистота человеческих отношений всегда предполагает эту глубокую, сокровенную доверительность друг к другу. Где же, если не в супружеских отношениях, можно обрести ее?

Может быть, именно поэтому искренняя открытость другому не знает в себе требований или притязаний к слушателю быть бережным. Вместо этого человек живет в чувстве глубокой веры в другого и потому просто не ожидает, не подозревает и не думает о возможности какого-то бы то ни было подвоха со стороны супруга или супруги. Это чистое отношение, которое одно может быть уже фундаментом любого здания семьи, разрушается в каждом эпизоде низведения. Смущение, растерянность — это лишь поверхностные переживания процессов, происходящих в глубине души. Эти процессы накапливаются и могут долго не выходить в пласт проявленной, видимой реакции. Ни эмоционально, ни тем более рассудочно человек не может уловить эти первые трещинки в собственном отношении к другому. Пройдет время и по какому-то пустячному поводу он развернется в неуправляемом взрыве, наговорит много ненужных слов и совершит нелепые и никому не нужные действия. А потом, обессилев, почувствует пустоту, разрушенность всех надежд — чувство неверия.

«Муж да будет к жене своей ненадменен, не горд, но милосерд, щедр, желающий нравиться только жене своей, — говорят нам апостольские постановления» (1, 3). Святитель Иоанн Златоуст говорит: «видя себя любимою, жена бывает дружелюбна, а, встречая повиновение, муж бывает кроток. (Потому) любить есть дело мужей, а уступать – дело жен. Если каждый будет исполнять свой долг, то все будет крепко». И святой Григорий Богослов (IV век) в письме к жене градоправителя Олимпиаде пишет: «Его (мужа своего) одного люби, ему одному весели сердце, и тем более, чем нежнейшую к тебе (он) питает любовь; под узами единодушия сохраняй неразрывную привязанность. Родившись женщиною, не присвояй себе важности, свойственной мужчине, не величайся родом, не надмевайся ни одеждами, ни мудростью. Твоя мудрость — покоряться законам супружества, потому что узел брака все делает общим у жены с мужем. Когда муж раздражен, уступи ему, а когда утомлен, помоги нежными словами и добрыми советами. Сколько бы ни была ты раздражена, никогда не укоряй супруга в понесенном ущербе, потому что сам он лучшее для тебя приобретение. Когда муж скорбит, поскорби с ним и ты несколько (сетование друзей служит приятным врачевством в печали), но вскоре потом, приняв светлое лицо, рассей грустные его мысли, потому что сетующему мужу самая надежная пристань – жена».

Какая же вера в другого должна быть в человеке, чтобы в условиях постоянного, большого или малого низведения со стороны мужа или жены сохранить внутреннюю уравновешенность и не испытывать минут отчаяния. Далеко не каждый несет в себе такую глубину чувства. А тот, кто не несет, обращается к своему жизненному спутнику за поддержкой. В нем ищет он опору, которая позволила бы сохранить в себе полноту этого чувства, дающего уверенность и твердость чувства себя в жизни.

Уничижение бьет по самому главному и самому тонкому в человеке, попадает в самые сокровенные переживания в нем, почему и причиняют ему самую глубокую боль. Тонко и незаметно для супругов внедряется оно в жизнь семьи. Незаметно, потому что в каждом повышении голоса любого из них явственно присутствует чувство, что именно таким отстаивается истина. Другой не прав! Я чувствую, всем собою ощущаю ошибочность его действий. Как же возможно пройти мимо? Непременно нужно об этом сказать.

Так возникают ежедневные, по крошечным поводам, недовольства друг другом. Но нет недовольства, которое в основе своей не было бы низведением. Проявленное в отношении к другому, оно действует так, как действуют капли, бесконечно падающие с потолка на темя человека. Эта чудовищная пытка, придуманная в древних тюрьмах, мало чем отличается от того, что при подобном отношении может происходить между супругами. Если под действием капель разрушается человеческая психика, под действием низводящих фраз, интонаций, жестов и действий разрушаются вера и доверие друг в друге.

Второе разрушение происходит в том, кто уничижает. Явное низведение выражается через слово. Каждое сказанное человеком слово не проходит для него бесследно, потому что нет слов, за которыми не скрывалось бы состояние человека, его отношение к предмету, о котором он говорит. Даже формальное выступление по бумажке на каком-нибудь собрании есть проживание уже присутствующего равнодушия, а вовсе не пустое проведение времени. Мы говорим: "Бессмысленно пролетело время", — и не замечаем при этом, что время без смысла не проходит. Оно всегда работает либо за человеческое в человеке, либо против человеческого в нем. И действительно, пролежав в постели лишние два-три часа, некоторые из нас на самом деле занимались культивированием в себе лени, проведя вечер в шумной попойке, мы разрушали в себе ценности духовные и утверждали возможность думать и действовать, пошло и легко, а, значит, безответственно обходиться с людьми и смотреть на жизнь, простояв на Богослужении, не слыша его содержания, не просто маялись, но упражнялись в беспечности и рассеянности и т.д. Каждое человеческое проявление всегда ложится либо в преобразование и развитие, либо в падение. Промежуточных состояний не бывает.

Низводящее отношение к другому несет в себе двойное действие. С одной стороны, своим внешним проявлением — усмешкой, рассеянным выражением лица, обидными замечаниями — оно бьет по собеседнику, а с другой — тем внутренним настроением, которое переживается в эти минуты самим насмешником, разрушает в нем отношение бережности к другому, разрушает тонкое, сокровенное чувство действительно любящего.

Блаженная Моника – мать блаженного Августина (V век), — имела мужа жестокого, развратного и своенравного. Когда подруги с удивлением спрашивали ее, как она достигает мира в семье, она им отвечала: "Когда я вижу, что муж мой сердит, только в душе молюсь Богу, чтобы возвратилась тишина в его сердце. И его вспыльчивость проходит сама собой, и я всегда спокойна. Подражайте мне, любезные подруги, и будете так же спокойны".

"Добродетельная, благочестивая и разумная жена скорее всех может образовать мужа и настроить его благочестиво, — говорит свт. Иоанн Златоуст. – Ни друзей, ни учителей, ни начальников не послушает он так, как свою супругу. Когда она увещевает и дает советы, это увещание доставляет ему и некоторое удовольствие, потому что он очень любит эту советницу. И можно указать много случаев, когда суровые и неукротимые мужья были смягчены таким образом. Жена участвует с мужем во всем, и в трапезе, и в рождении и воспитании детей, и в делах его, и интересах, и в весьма многом другом; она во всем ему предана и соединена с ним подобно тому, как тело с головою. И если она будет разумна, хозяйственна и старательна, если не будет злоязычна, злонравна, сварлива, расточительна, не будет искать суетных украшений и нарядов, но вместо этого будет искать скромности, целомудрия, доброты и кротости, единодушия и семейного согласия, то всех превзойдет во влиянии на мужа, и поступая так сама, и мужа своего сделает еще благонравнее и любезнее к себе".

Муж жену должен считать "первой, важнейшей и искреннейшей помощницей и советницей во всех своих делах… должен заботиться об умственном и нравственном совершенствовании жены, снисходительно и терпеливо недоброе очищая, доброе же насаждая. Неисправимое же в теле или нраве должен сносить великодушно и благочестно (не теряя к ней уважения). Но уж никак не позволять себе развратить ее своим небрежением и вольностью. Муж – убийца, если смиренная, кроткая и благочестивая жена становится у него рассеянною, своенравною, Бога не боящеюся".

"Мужья, — пишет Апостол Павел, — любите своих жен и не будьте к им суровы (Кол. 3, 19), обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом, оказывая им честь, как сонаследницам благодатной жизни" (1 Петр. 3,7). Эти слова апостольские можно было бы заключить в нашей сегодняшней беседе в одно простое для нас наставление – быть бережными к женам. Но и женам быть бережными к мужьям. Что же оно означает – быть бережным?

Глубокими истоками чувство бережности связано с верой в другого и есть одно из главных проявлений любви. Иногда в представлениях людей оно предстает как боязнь прикосновения к хрупкому. На самом же деле ничего общего ни с какой боязнью, ни с каким страхом за другого оно не имеет. Боязнь и страх рождаются неуверенностью за устойчивость, например, тонкой вазы, к которой мы прикасаемся. Мы наперед предполагаем возможность ее разрушения и потому оберегаемся от резких движений с ней. В отношении к человеку боязнь и страх за него есть тоже самое недоверие к нему.

Бережность происходит из глубокой веры в человека и потому в ней нет опасливости. Вместо нее в человеке разворачивается тонкая поддержка другого, вдохновляющее одаривание своим вниманием, чуткостью и теплом. Не боязнь прикосновения, а наоборот, глубокое вхождение в происходящее в другом, вхождение в сострадании, в со-радости, в сотрудничестве, в со-любви. Боязнь и страх рождают пассивность. Бережность активна. Первые ведут к осторожности, вторая — к взаимодействию. Бережность оказывает честь другому, как сонаследнику благодатной жизни. Возможно ли жить одновременно настроением бережности, любви, и настроением уничижения другого? Увы, сколько бы ни приходилось пробовать, но соединить эти два полюса не удается никому. А там, где присутствует одно, всегда и неизбежно разрушается другое.

Порой можно услышать странное мнение, будто в обидном для мужа или жены насмешничестве друг над другом проявляется особая форма супружеской любви. Если же это мнение исходит от самих супругов, невольно рождается тревога за них.

Действительно, человечество несет в себе бесчисленное множество способов извлечения наслаждений для себя, начиная с приготовления деликатесного блюда и заканчивая разными видами самоистязания. В отношениях супругов всякое истязающее общение, приносящее чувство удовлетворения и наслаждения одному из них или одновременно обоим, ведет к деградации того и другого. Происходит очень тонкая подмена общения. Одухотворяющее, развивающее обоих общение переходит в самоуслаждение, страстное, иногда до азартности острое чувство удовольствия. Остроумие, шутливость пронизываются отвратительной смачностью ощущений. Глубина этих состояний такова, что человек пропитывается им насквозь и уже не видит себя, не замечает отрицательной реакции окружающих, а напротив, именно в присутствии гостей, друзей и товарищей с особенной сладостью разыгрывает эти низводящие сцены. Что при этом чувствуют окружающие, его не волнует. Он весь поглощен словесным истязанием другого.

Бережность к другому не допускает в адрес любого из супругов обижающих слов ни наедине, ни в присутствии посторонних людей. Более того, даже в мыслях возникающие клички, обзывательства, проклинающие и ругающие слова, движением души немедленно пресекаются. В состоянии чистой любви все это просто не приходит к человеку.

Но семья и любовь далеко не одно и тоже. Не всегда семья – это уже любовь. Поэтому работа над чистотой мыслей и слов становится первейшей необходимостью на пути движения к настоящей любви. Работа эта вне бережности невозможна.

В особенно трудные минуты жизни появляется невольное желание пойти к кому-либо и рассказать о своей несчастной судьбе. Расскажешь, и легче становится. Только при этом не сознается одно. В обретении легкости состояния немалую роль играет чувство удовлетворенности по поводу того, что об истинном виновнике наших трудных отношений знает теперь еще кто-то. Так перед судом совести находится и втайне утверждается сторонний свидетель. После каждого такого рассказа о своих несчастьях, где в отчетливых красках расписаны негативные стороны жены или мужа, появляется чувство постоянного присутствия во всех перипетиях семейной жизни незримых свидетелей, которые знают теперь уже все. В сочувствующей поддержке каждого такого невольного свидетеля человек обретает для себя успокоение, тонкую возмещенность за несчастную свою долю. Меняется ли при этом отношение к другому? Меняется. Так, например, человек становится более терпим к отрицательным проявлениям другого. Но эти отрицательные проявления теперь, после рассказа о них кому-то третьему, становятся для него самого отчетливо-выпуклыми и от одного такого рассказа к другому постепенно затмевают собою все остальные качества жизненного спутника. Рядом с ложной терпимостью и как бы смирением появляется слепота ко всему, что есть светлого в жене или муже. В этом предательстве третьему лицу поступков жены или мужа человек получает самоудовлетворяющую компенсацию за как бы несостоявшуюся у него жизнь. С этим не нужно путать рассказ на Исповеди или в духовной беседе духовнику, где приносится покаяние за свои грехи или испрашивается Евангельски правильное поведение и сердечное расположение в ответ на те или иные поступки мужа или жены. Правда и здесь человек нередко занят не покаянием в своих грехах, а облегчением себя, оправданием и утешением через рассказанные грехи другого.

В выявлении негативности другого и в обретении самоудовлетворенной терпимости к ней начинает проявляться весь ложный смысл семейных отношений. Воистину, человек сам себе создает все, от чего получает и страдания, и радость.

Если же в человеке живет бережность, она рождает в нем движение созидания, а не разрушения отношений. Она оберегает человека от всех мысленных и произносимых вслух утверждений негативного в другом. Незримым движением души она улавливает всю разрушительную силу постоянного акцента на плохом в супруге и заставляет воспринимать в этом акценте скрытое самооправдание. Самооправдание, при котором вектор усилий ради перемены другого направляется уже не к себе, а к другому. Но последнее и есть начало всех, больших и малых ссор, которые в виде шаткого здания будут теперь громоздиться на таком фундаменте. В таком случае, оберегая человека от губительных последствий, бережность останавливает в нем малейшие следы желаний поделиться своими несчастьями с третьим лицом.

Вместо этого к человеку приходит способность прощать другому его отрицательные качества. Чувство прощения есть одновременно и душевная щедрость. И разве не в этом состоянии человек способен действительно и искренне помочь другому. Не нужно думать о том, какие слова говорить при этом — слова придут сами. Не нужно метаться, искать что делать. Правильно и точно направленное действие в состоянии душевной заботы, мудрой любви к другому приходит само. Бережность переводит акцент размышлений с заботы о себе на заботу о другом. Тогда состояние и жизненные переживания другого естественно оказываются в центре внимания одного из супругов. Чуткость к другому становится постоянным свойством и рождает внутреннюю неторопливость, умудренность всех движений помощи. Исчезает суета и перемена настроений. Жизнь семьи вливается в благодатное русло Церкви, обретая свойственную ей неспешность и внутреннюю умиротворенность.

Бережность к другому оберегает человека от любого сравнения, сопоставления жены или мужа с другими мужьями и женами. Разве изменится ситуация от того, что в другой семье муж или жена лучше?

Ситуация не изменится, но начнет активно меняться наше отношение к супругу (или супруге). Эта перемена чаще всего бывает связана с разрушением, а не с созиданием. Что, кроме отчаяния или гордости, может родиться в результате такого сравнения? Усиливаются взаимные претензии, рождается дополнительный набор требований, которые делают невыносимыми и без того напряженные отношения.

Последствия сравнений с другими остановить обычно не удается. Всего на мгновение возникло сопоставляющее отношение, но успело вспыхнуть чувство проигрыша перед тем, кто является обладателем понравившейся нам половины. На секунду стало горько и обидно за себя. И одновременно с этим тонкой змейкой поползла в душу слабая неприязнь к своему спутнику жизни. Где, в чем затем проявится это легкое, едва заметно отвращение к другому, не ведает никто. Лишь когда обидное слово в раздражении будет брошено ему, когда накопленная досада вдруг выльется в злобный крик, станет понятно, когда было посеяно и во что проросло зерно сопоставления.

Предупреждая все эти моменты неприязни к другому, отторжения его, бережность оберегает человека от гибельного посева. Проще не сеять, чем потом пытаться уничтожать буйные всходы. Правда, проще, — для человека любящего. А там, где нет любви, человеку почему-то кажется более легким, наперед посекать то, чего в другом нет еще и в помине. "Счастлив муж доброй жены, и число дней его – сугубое. Жена добродетельная радует своего мужа и лета его исполнит миром; добрая жена – счастливая доля: она дается в удел боящимся Господа; с нею у богатого и бедного – сердце довольное и лицо во всякое время веселое" (Сир. 26, 1-4).

Еще одно свойство бережности — оберегать человека от упреков в адрес другого.

— Ты же говоришь, хорошо то, хорошо это. Почему же не делаешь? Так прежде в своем глазу бревно вытащи, а потом указывай на мои соринки. Как можно?! У самой (у самого) сотни недостатков, так она (он) мне еще указывать будет...

Движение возмущения. Тогда в негодующем бичевании оно рождает ворчливость тихую или бурную. В другом случае неостановимо льется многочисленное выговаривание по всем поводам сразу. И невозможно остановить этот поток недовольств, пока не иссякнет чувство досады и раздражения, из которого он рождается.

Попрекать другого его недостатками — значит допускать в себе тонкое, разрушительное движение души. Бережность к другому в зародыше искореняет это низкое человеческое свойство. И взамен наполняет душевные переживания человека мягким теплом. Это тепло струится в каждой клеточке его тела, наполняет вибрацией доброты его голос, взгляд, выражение лица. Оно преображает человека в его внешности, в поведении, внутренней жизни.

Самым, пожалуй, удивительным свойством бережности является бережное отношение к явным и кажущимся недостаткам другого. Идут годы и к супругам однажды приходит понимание, что какие-то свойства, к которым относились они с отрицанием, на самом деле были свойствами необходимыми. Он, другой, знал об этом и умел этим свойством в нужных моментах пользоваться. А мне, непонимающему глубокий смысл происходящего и не верящему в возможность такого смысла, это свойство кажется абсурдом, фантазией, слабостью или пережитком. И только чувство бережности не позволяет наброситься на другого с активным изживанием неугодного мне свойства.

С годами бережность наполняется удивительно тонкой прозорливостью и с первых же проявлений начинает улавливать характер тех или иных свойств другого человека. Щадящее отношение начинает присутствовать рядом с мудростью принимаемых решений, произносимых слов и допускаемых в себе душевных движений.

Именно бережность рождает в человеке способность создавать условия для становления другого человека, но не требовать от него угодных нам немедленных перемен.

Бережность не знает требований взаимности. Она бережна односторонне. В этом ее центральный смысл. Проявление любого требования, притязания, претензии, а тем более требования: "Относись ко мне бережно!" — немедленно начинает разрушать само состояние бережности. Начинается навязчивое наблюдение — бережен или нет, — ожидание и острое желание, чтобы был непременно бережен, наконец, досада, что не проявляет этого нужного и должного в супружеской жизни свойства, а рядом с досадой обида за себя, жалость к себе. Увы, скандал в таких случаях неизбежен. "Ты не бережен (или не бережна) ко мне!" — это основной постулат, на котором будет построена ссора, взлелеянная в укромных уголках требующей души. Давно известно — щедрость не требует ответной щедрости. Действительно, какая же это щедрость, если она ждет компенсации.

В бережности к другому заключается источник той силы, которая питает человеческое терпение и мудрую смиренность перед жизненными ситуациями. Она оберегает человека от поспешных решений и суетливых действий, якобы призванных в короткие сроки вразумить другого. Она наперед научает пониманию, что суета и поспешность лишь осложняют отношения, приводят супругов к взаимной конфронтации и очень мешают действительному становлению и развитию отношений. Она позволяет, избегая требований, приходить к согласию. Научает иными темпами мерить время и не зависеть от суетливости окружающего мира, но, напротив, в мир суетящийся вносить умудренное спокойствие.

Бережность к другому — это и есть одновременно бережное отношение к себе. В глубине движения, которое рождается в душе человека, это одно и тоже. Но есть здесь одна удивительная тонкость. Невозможно прийти к бережности, если начать проявление бережности с себя. Такое оберегание так и останется в пределах одного человека.

Бережность к другому подобно солнцу, от которого непрерывно льется в окружающий мир жизненное тепло. В этих лучах легко и хорошо каждому, кто попадает в их поток. Начинают проявляться самые тонкие свойства людей, часто спрятанные от грубых реакций окружающего мира. Щедро поддержанные бережным отношением к себе, они раскрываются иногда с такой силой, о которой до этого не подозревают и сами их обладатели.

Тончайшее душевное свойство человека — бережность — наполняет тем же теплом и того, кто излучает этот невидимый свет. В нем снимаются зажимы внешние и внутренние, появляется чувство обретенности себя и сокровенное деятельное знание главного в человеке — закона сердечности. "Будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры; не воздавайте злом за зло, или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение. Ибо, кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни, тот удерживай язык свой от зла и уста свои от лукавых речей, уклоняйся от зла и делай добро, ищи мира и стремись к нему" (1Пет. 3, 8-11).

Опережающая одновременность бережности, веры, любви к человеку — так парадоксально звучит закон сердечности. Основное в нем — опережение. Из бережности отношения к другому прежде, чем к себе, рождается подобное же отношение к себе. Но не наоборот. В этом центральный смысл закона бережности.

Из книги "Шесть сотниц" о. Петра Серегина

О вере, надежде и любви в наших взаимоотношениях

Если Законом Божиим нам заповедана любовь к ближнему для того, чтобы мы на этих простейших отношениях познали блаженное свойство этого чувства и научились любить невидимого и всесовершенного Бога для того, чтобы наследовать жизнь вечную, то, несомненно, то же можно сказать и о других, меньших добродетелях – вере и надежде.

Когда к нам кто-нибудь из ближних обращается с доверчивостью, мы охотно открываем ему сокровищницу сердца нашего, ибо его доверчивость говорит о его чистоте и отсутствии лукавства. Когда же к нам относятся недоверчиво, подозрительно, мы тоже становимся настороженными, и к такому человеку не можем иметь простой сердечности и доверия, ибо его подозрительность дает плохую характеристику его сердцу, так как из своего сердца человек выносит лукавое, а не доброе. То же самое можно сказать о надежде. Если к нам обращается человек с полной надеждой получить просимое, разве не охотнее мы исполняем такие просьбы, да и можно ли отказать, если исполнение просьбы в пределах наших возможностей? Если кто-нибудь просит без надежды на нашу отзывчивость, сердце наше не располагается к таком просителю. И если исполняем эти просьбы, то в силу закона, по слову Божию: "просящему у тебя дай".

Наблюдая жизнь, можно вполне убедиться в том, что, как и любовь, в наших взаимоотношениях нам необходимы вера и надежда. Будучи между нами, эти добродетели взаимно нас облагораживают (если они направлены к славе Божией) и приближают к состоянию чад (детей) Божиих.

Кроме того, что вера, надежда и любовь благотворны и крайне необходимы в наших взаимоотношениях, то обстоятельство, что мы, грешные, охотнее раскрываем свои сердца тем, которые обращаются к нам с верой, надеждой и любовью, не тем ли более милосердие Святейшего Бога откроется нам, если мы к Нему будем обращаться с верой, надеждой и любовью – на всю глубину нашего сердца.

И еще отрадная истина отсюда светит нам: душа наша сотворена по образу и подобию Божию… О глубина премудрости и благости Божией! Как же проста и естественна для нас возможность быть чадами Божиими, и как мы жалки и несчастны, если осквернили и оскверняем себя и устраняемся от этого великого усыновления…

Во всяком случае, вера, надежда и любовь, относимые к нашим ближним, благотворно действуют на них, духовно облагораживают нас и воспитывают к наследованию Царствия Божия. Так глубок, свят, истинен и спасителен Закон Божий; истинно – закон вечной жизни.

Предлагаемый ниже способ может показаться необычным, но только на первый взгляд. В жизни современных супругов столь много черствости и равнодушия, что и желающий от них избавиться, порой не знает, какое упражнение применить, чтобы хотя бы расшевелить свое сердце. Если вы никогда не говорили супругу или супруге приведенные ниже слова, или говорили когда-то, а теперь давно уже не говорите, тогда начните мысленно повторять эту фразу: "Я люблю тебя, (имя супруга или супруги). Я люблю тебя". Повторять везде и всюду, каждую свободную минуту. Повторять особенно в те моменты, когда начинает едва теплиться или едва подниматься волна досадного отторжения другого, волна раздражения на него, неприязни к нему. Говорите и тогда, когда действительное чувство любви наполняет вас. Особенно же в те минуты, когда близкого человека нет рядом. Когда идете по улице, по коридору, едете в транспорте — везде и всюду.

Над этим приемом можно посмеяться. Но лишь душевные невежды смеются над тем, что на первый взгляд кажется глупым. Если это действительно глупость, тогда в адрес человека, высказывающего ее, рождается сострадание и прощение, но никак не смех. Если же под кажущейся простотой скрывается глубокий смысл, и этот смысл насмешник не сразу схватывает в силу отсутствия в себе подобного опыта, тогда чувство сострадания рождает в свой адрес он сам.

Если взять в ежедневное правило этот прием, нужно помнить ряд предостережений.

Первое, не нужно желать обрести таким образом любовь. Важно просто жить содержанием произносимого слова — люблю. Оно означает определенное расположение сердца. Значит, констатируя в себе такое расположение, нужно быть в нем. Быть ровно настолько, насколько получается, но не желать получить спустя какое-то время такое состояние в новой его полноте. Желание рождает ожидание. И то и другое работают на подсознательном уровне и ведут человека к невольному просматриванию своих чувств: уже люблю или еще нет, уже пришла любовь или еще нет. К чему приведет такое подсознательное ожидание? Если придет некое состояние "любви", оно будет переживаться как радость. Человек начинает в таких случаях пребывать в счастливом состоянии, которое есть ни что иное, как экзальтация. Экзальтированное состояние длится недолго. Будни обладают способностью такое состояние разбивать вдребезги. Тогда человек впадает в глубокое отчаяние: "Ничего не получится, ничего не выйдет, у меня нет дара, мне не дано, нам не судьба и т.д." Это закон маятника. Насколько отклонится он в одну сторону, настолько же уйдет он и в другую. При этом сам человек запускает движение только в одну сторону. В сторону противоположную маятник пойдет уже сам. Чем сильнее будет ожидание любви, тем ярче, острее будет переживаться даже малое ее присутствие. Энергия этой радости позволит маятнику сильно отклониться в одну сторону. Экзальтированное, т.е. обеспеченное силой ожидания, отклонение маятника, имеет предел, как имеет предел сама интенсивность ожидания или желания. Значит, наступит время, когда эта сила иссякнет и маятник пойдет обратно — настроение человека начнет падать. Увы, падение это почти не поддается контролю. Стоит огромного труда, чтобы остановить такое движение.

Можно уходить от разрушающих падений. Но для этого нужно отказаться от состояний сверхрадости и, снимая главную причину, порождающую закон маятника, приложить все усилия к тому, чтобы избавиться от ожиданий.

Второе. Не нужно заставлять себя прийти в состояние "люблю" при произнесении формулы. Если внимательно пронаблюдать в себе, зачем я заставляю себя активно проживать то, о чем говорю, обнаружится, что работает здесь то же самое желание получить результат. Если это есть, закон маятника начнет непременно работать.

В действительности же при произнесении указанных слов человек испытывает не больше того, что испытывается. Ровная безэмоциональность или тонкая душевность — все имеет место. Нужно ли размышлять над словами? Конечно. Для этого они и вспоминаются и приводятся в движение.

Третье. Настораживать может только одно — холодное равнодушие, идущее фоном при произнесении слов, даже иногда злоба. Ненависть. Не нужно прекращать произнесения. Но очень важно в этом случае начать одновременное наблюдение над собой — почему идут эти помехи, откуда они идут? Если остановить произнесение слов, тогда можно не справиться с собою и состояние злобы разовьется в полную силу. Произнесение слов позволяет выразить негативные эмоции. Просто снять их трудно, выражать всегда легче. Кроме того, если место негативной эмоции ничем не заполнить, она может очень скоро вернуться обратно. При этом сила ее проявления часто оказывается большей, чем в первом случае.

Когда открываются худые настроения, для верующего человека естественно каяться Богу за них, просить у Него прощения там же и тогда же, как только эти настроения появляются в человеке. Может возникнуть вопрос — "Возможно ли столь простым приемом, как механическое повторение одной фразы, прийти к сохранению и углублению столь богатого и сложного состояния, как любовь?"

С помощью только механического приема невозможно. Задача приема представляется проще: дать сознанию действительный инструмент для ограждения его от стереотипов негативного отношения к другому. При этом функция названных слов далеко не так проста, как кажется на первый взгляд.

Дело в том, что предлагаемый способ отнюдь не сводится к элементарному повторению фразы. На самом деле это рождение движения в сознании человека. Человеческий мозг ни на одну минуту не бывает спокоен. Мысли, отрывки фраз, воспоминания, образы возникают в нем спонтанно и неуправляемо. Лишь появление цели собирает этот поток хаотической жизни в глубинное русло и направляет к одному.

Произнесение фразы обладает отчасти подобным эффектом. Главная же сила ее в том, что она рождает в душе человека движение, которое со временем начинает совпадать по сути своей с содержанием произносимой фразы. Такой содержательный резонанс, расширяясь, начинает охватывать все более тонкие и глубокие слои сознания человека, пока звучание слов не сольется с ним в единое целое. С этого момента слова становятся ненужными, т.к. человек каждым дыханием своим уже есть сами эти слова, живое их воплощение. В эту минуту к человеку приходит открытие, что любое слово и правило поведения есть всегда исходящий из души символ реального человеческого поведения.

Работа с фразой проходит обычно три ступени.

Первая ступень – почти механическое произнесение с размышлением, что означают эти слова. На второй ступени произнесение слов рождает душевное движение и на третьей – искренне сердечное.

Продолжительность работы со словами иногда — го-ды. Если кого-то удивляют такие сроки, пусть спросит людей уже поживших, как долго они шли к сердечному общению. Тогда сроки перестанут удивлять.

о сотрудничестве

Как-то одного человека спросили, что такое сотрудничество? И добавили: «Особенно непонятно сотрудничество в общении, в беседе. Что это?»

Человек задумался, а потом сказал следующее:

«Представьте себе двух сеятелей. Шли они с разных сторон к полю. Каждый нес лукошко семян. Встретились они на одном поле. И начали сеять. Один бросит одно семечко, другой тут же рядом свое воткнет. Так, горячась и подстегивая друг друга, засеяли они все поле своими семенами. Вскоре появились всходы. Да без заботливых рук стали слабеть и засыхать. Скоро и вовсе остались единицы — чахлые, тонкие — едва жизнь теплится.

По другим дорогам шли два других человека. На перекрестке встретились, поклонились друг другу. Затем один из них пошарил по карманам и, смеясь глазами, достал крохотное семечко. Другой тут же смекнул и пошел искать место, куда бы посадить. Вскопал землю, взрыхлил. Первый посадил семечко и полил.

Вскоре взошел росток. Стали они его лелеять, растить. Росток стал превращаться в маленькое деревце. Деревце в большое дерево. Красивое и сильное. А два бывших спутника стали навсегда большими друзьями.

Сеятели вышли в одно поле соперниками. Путники же изначально были сотрудниками. В этом разница вторых от первых».

Упражнение 4

Вопрос 1. Совершил поступок. Боюсь признаться.

— Боюсь чего?

— Не хочу причинять себе неприятностей?

— Боюсь неприятного разговора?

— Не сказать или солгать проще?

— Почему боязнь, но не раскаяние?

Контрольный вопрос: Действительно ли я задаю себе эти вопросы или просто читаю их по тексту?

Упражнение 5

Иду домой, настроение плохое. Дома встречает другой. Что-то не нравится в нем, раздражает. Скоро понимаю — раздражение вызывает его хорошее настроение. Он и не скрывает своего настроения. Досадно. Дальше — больше. Начинают раздражать отдельные слова, фразы, интонация. Появляется желание досадить в ответ, выбить его из благостного состояния. Придираюсь, едко и больно задеваю. Как бы побольнее задеть? Понимаю, что плохо поступаю, но ничего не могу с этим поделать. Наконец, зацепил(а). Он взвился. Начинается ссора. Меня несет. Ничего не могу с собой сделать. Выхлестывает. Расходимся в разные углы. Досада, но спокойная, ровная. Иногда, очень редко, чувство вины.

Вопрос 1. Хорошее настроение другого раздражает. Чего же я хочу от него?

Ласки? — Раздражение усилится.

Любви? — Восприму как сюсюканье.

Внимания, подыгрывания моему настроению? — Может быть. И все-таки — чего же?

Вопрос 2. Почему не останавливаю свою досаду в первые минуты ее проявления?

Вопрос 3. Почему отдаюсь ей, но не начинаю в себе работу вспять происходящему. Почему не сокрушаюсь перед Богом, не обращаюсь к Нему в покаянной молитве: "Господи, прости меня. Помилуй меня". Почему не ищу в себе добрых чувств, но отдаюсь худым? «Мир и добро тебе, мой дорогой человек. Мир и добро!« Почему не прибегаю к беспрерывному повторению молитвы или этих слов, снимающих такое настроение? Почему утверждаюсь и остаюсь в досаде?

Контрольный вопрос: Совершаю ли я работу по упражнению, отвечаю ли на вопросы или просто прочитываю их из интереса? Если не совершаю работы, почему?

Упражнение 6

Трудно. На душе плохо. Чувство горечи и тоски.

Вопрос 1. Могу ли я в этом состоянии к кому-нибудь пойти с вопросом?

Вопрос 2. Мое желание разобраться самому или наедине с книгой, но не с другим человеком — что это?

Вопрос 3. И все же, могу ли я пойти к кому-нибудь со своими вопросами? К жене (мужу), к духовнику? Нет? Почему?

Контрольный вопрос: Читая задание, вспомнил ли я состояние, о котором говорится или прочел о нем, как в художественной книге читаю о настроениях героев?

Чтение книг, подобных той, что читатель держит сейчас в руках, может не дать никаких результатов, либо привести к осложнению супружеских отношений, если не будут соблюдены правила обращения с прочитанным.

Первое — правило бережного отношения к осмыслению прочитанного.

Нередко прочитанное, как опыт другого человека, дает что-то новое, ранее мною не пережитое. Оно входит в меня как облако ощущений, образов, мыслей. Что-то схвачено ярко и отчетливо, что-то запомнилось смутно, а что-то бродит во мне в виде глубоких непроявленных ощущений, вызревая и ожидая своего часа. Эти сложные переживания, многие из которых могут вообще мною не сознаваться, создают сокровенную ткань человеческого преображения. Будет ли она соткана из тончайших движений душевных переживаний или превратится в грубую мешковину из толстых и крепко скрученных ниток, зависит теперь от меня самого.

В первые часы и дни после книги нередко возникает желание поделиться прочитанным с близким человеком, с друзьями, с товарищами. Рассказывая им содержание той или иной главы, я могу передать прежде всего то, что схвачено ярко. Это всегда части целого. Когда я о них рассказываю, они закрепляются во мне, становятся более зримыми и отчетливыми. При этом всегда включается моя собственная фантазия и воображение. Рождаются новые ассоциации, мысли, между ними образуются смысловые связи. Я в это время чувствую настроение полноты и цельности того, что сам рассказываю. А к концу рассказа появляется новое ощущение. Только теперь я понял и начал разбираться по-настоящему в том, что день или два назад прочитал. В состоянии радости и полноты ощущений себя-открывателя я не замечаю как становлюсь слепым. Потому что на самом деле понято лишь то, что создано в процессе рассказа мною самим. А содержимое этой книги в отдельных случаях может оказаться прямо противоположным по смыслу и значению. Увы, я этого знать не буду. Оставаясь в иллюзии глубокого понимания прочитанного, я забуду об одном факте — в моем рассказе я использовал лишь части целого. По-этому целое книги и целое моего рассказа — это разные целые.

Именно этим объясняется возможность возврата к книге, спустя некоторое время. Повторное чтение начинает открывать в ней новые смыслы, иные значения.

Более того, есть в столь поспешном пересказе и другая отрицательная сторона. Проговариваются прежде всего ярко запечатленные образы и мысли. Но в пылу рассказа забываются и полностью стираются в сознании все неясные и мало проявленные чувства и слова. Тогда как именно последние и призваны в человеке задавать главную, самую необходимую работу – сознание прочитанного, т. е. усвоение в свое мировоззрение и проживание. Тончайшие движения душевных переживаний, которые вызревают затем в человеческие поступки, происходят прежде всего в сфере неясных ощущений.

Здесь центр внутренней борьбы преодоления греховных чувствований и смыслов в чувства очищенные и смыслы ясные. Здесь возникает наибольшее напряжение разумных сил души, чтобы обрести истину, здесь напрягается воля, чтобы сочетаться с волей Божией, здесь сердце ищет благодатных чувствований и чистоты. Из этой области неясного с опытом жизни вызревает ясный и простой образ поступков, согласных с волей Бога.

«В греховном сознании, — говорит святитель Феофан Затворник, — многие истины содержатся в уме, как нечто чуждое, туда положенное совне, но не сорастворившееся с самою природою ума. Оттого далее, даже и после полного их изучения, значение их все еще перебивается сомнениями и недоумениями, нерешительностью, готовою всем колебаться, как стебель от легкого дыхания ветра». Препо-добный Макарий Египетский прибавляет: «Если Бог и дарует им хотя несколько почувствовать то, о чем они говорят, то они, конечно, узнают, что истина и дело не похо-дят на их рассказ, но весьма – много различествуют от него». Поэтому минует время и придет к человеку озаренное понимание действительных смыслов тех слов и фраз, которые вроде бы схвачены были точно.

Как важно искреннею верою и жаждою истины сохранить эту неясность, эти полутона и оттенки мыслей, эмоциональных ощущений и интуитивных предчувствий в молчании до тех пор, пока все не прояснится опытом. Как важно не потерять их, не выхлестнуть их в самозабвенном рассказе, в желании поделиться, передать другому. Увы, передать далеко не то, что прочитано. И уж тем более не то, что стало моим или стало мною.

Может быть, поэтому при серьезном чтении люди стремятся уходить от разговоров на темы прочитанного, либо присутствуют в кругу друзей в качестве слушателей, но не говорящих по данной теме. Может быть, поэтому и святые отцы настойчиво советуют больше молчать о прочитанном или услышанном. "Надобно тебе, — говорит авва Нестерой, — постановления и наставления принимать внимательным сердцем, и как бы с немыми устами; и прилежно сохраняя в своей груди, спеши лучше к выполнению их, нежели к научению других".

Прочитанному нужно дать время войти в человека. Отсюда и первое правило — бережности к прочитанному. Правило второе – бережности к ближнему. Чтобы раскрыть содержание этого закона попробуем развернуть представление о том, как любая идея воплощается в реальность, т.е. перестает быть идеей, становится действительностью.

Через чтение книг происходит встреча каждого из нас с миром идей. Идеи межличностных отношений — это образы человеческих поступков, присущих, как мы думаем, идеальным людям. Зовущая сила идеи — это сила стремления подражать внутреннему и внешнему облику чистого человека, быть таким, как он, созидать себя по его образу и подобию. Встреча с таким человеком в реальной жизни рождает в нас удивительный источник устремленности, вдохновения и озаренной работы над собой. Рядом с ним мы становимся другими, даже порой не задаваясь специальной задачей переделки себя, не замечая, как и когда мы это делаем. В нас живет лишь постоянное желание делать все так же прекрасно, как делает он. Видеть в ближнем зовущий свет и питаться силой этого зова — свойство всякого человека. Оттого и тянемся мы к людям, несущим в себе красивое, тянемся к идеям, к Евангелию, в которых сконцентрирован, как в живом символе, облик подобного рода людей.

Способность эта вложена Богом в душу человека как потребность уподобления своему Творцу, приближения к Нему по нраву. Совершается это уподобление в Таинствах Церкви, где душа, жаждущая Евангельского образа поступков, получает этот образ в непосредственном общении со Христом. Удовлетворение этой потребности уподобиться нраву Христа человек получает также в общении с ближними. В них и через них он слышит чувством живой образ деятельной добродетели. Понять внутреннее движение человека, рождающее красоту его поступков, помогает нам непосредственное общение с ним. Душевная чуткость, внимательность, проявленные нами, позволяют увидеть, почувствовать в нем многое, но не все.

Несколько иное происходит при встрече с идеей. Она, обладая порой большой окрыляющей силой, требует от нас и больший труд уразумения. Идею, символ нужно раскрыть, а, значит, наполнить реальным движением жизни.

Процесс наполнения идеи реальным движением жизни проходит обычно в три ступени.

Первая ступень — встреча с идеей. Это состояние радости, внутренней наполненности и вдохновления, отчетливое ощущение знания — так должно быть. Оно приходит, потому что человек отождествляется с идеей. Признанная им, она начинает задавать тон всем его размышлениям и, главное, становится той центральной призмой, через которую он начинает воспринимать мир и себя в мире.

В жизнь семьи в разное время приходит множество разных идей: сбор макулатуры для обмена на книги, покупка или изготовление каких-либо вещей домашнего обихода (начиная от мебели, заканчивая кухонными приборами), новые способы воспитания детей, новый порядок питания, новый режим дня, новый характер отношений между супругами и т.д. О каких идеях здесь идет речь? Отвечая на этот вопрос, разложим все перечисленное на три группы.

Идеи, связанные с приобретением или изменением вещей и предметов обихода можно отнести к первой. Связанные с перестройкой физиологического режима самого человека будут отнесены к группе второй. И, наконец, третья группа — это идеи, в основу которых положено нравственное и духовное развитие человека. Мы будем говорить здесь только о третьей группе идей.

С идеями же, увы, нередко происходит следующее. Я воспринял идею. Увлечен ею, живу чистым (так я думаю) стремлением воплотить ее в реальность. Теперь я отчетливо вижу поступки окружающих меня людей. Каждое неправильное с их стороны и несогласное с идеей действие рождает во мне немедленное желание поправить человека. Первое время бережно, а затем все более настойчиво, резко, наконец, категорично, я начинаю требовать от людей определенного поведения.

Сам я целиком и полностью следую идее, поступаю так, как она диктует. Подробно, точно, с пунктуальностью до последней запятой, исполняю предписанное… и все более жестко обращаюсь с близкими — как могут они не следовать ей с такой же устремленностью, с какой следую ей я?

Если же близкие согласны с идеей и признали ее, но в исполнении допускают небрежность или забывчивость, я начинаю нервничать, раздражатся, досадовать или особенно резко поправлять.

— Ты же читал(а)! Ты же знаешь! Разве ты забыл(а), что сказал по этому поводу (называется тот или иной авторитет)? Почему же делаешь все наоборот? Как смеешь ты так поступать?!

Возмущение всякий раз возникает естественно, льется спонтанно.

В ином случае, отождествленный с идеей, я предаюсь ей целиком и полностью, забывая об окружающем мире и об окружающих меня близких людях. Но этой внутренней требовательностью к себе я невольно, одним присутствием своим задаю ситуацию жесткого требования к другим, потому что в таких случаях не я к ним, а они ко мне вынуждены как-то приспосабливаться.

С другой стороны, я становлюсь очень словоохотливым. О своей идее я говорю везде и всюду, проповедую каждому встречному. А иногда начинаю указывать людям, где они поступают не так и советовать как нужно поступать. Сколько таких действий мы совершаем, когда начинается наше воцерковление.

С флагом идеи я иду в наступление на человеческое невежество в церковных вопросах. И в этом наступлении вижу центральный смысл всего моего служения не просто идее, но даже Самому Богу. Но во всех этих многообразных формах проявления моей "идейной преданности" нет главного. Моего собственного воплощения в идею. То есть реального воплощения идеи в мое собственное "я". Есть отождествление, но нет исполнения на деле. Причина такого положения одна: я просматриваю сквозь призму идеи поведение прежде всего окружающих меня людей, но не самого себя. И пока есть рожденное таким действием требование к другим, не может быть никакого нравственного становления в себе. Нравственное развитие возможно лишь в том случае, когда этическое правило направленно от начала и до конца на самого себя. Пока этого не произошло, идея остается в форме символа. Она не может стать внутренним движением человека. Лишь с того момента, когда человек поворачивает действие ее в себя и только в себя, начинается движение по второй ступени. Здесь человек не требует проявления доброго отношения к себе, он сам устремлен к проявлению такого отношения, независимо от того, как относятся к нему окружающие.

Вся действительная сложность становления в себе доброты и любви к близкому человеку заключается именно в последнем — в необходимости быть добрым — на зло, любящим — на гнев. При этом не требовать ни внутренне, ни внешне, чтобы другой прекратил гневаться на меня и по всем правилам работы над собой стал проявлять противоположное гневу состояние. К сожалению, в острых ситуациях семейных неурядиц нередко возникает желание ответить другому его же средством, либо упрекнуть и укорить его в несоблюдении этических законов. Проявление такого желания означает падение и возврат на первую ступень проживания идеи. То есть на ступень, где нет преображения, где происходит только разрушение.

Каждую минуту в жизни человека происходит либо созидание, либо разрушение нравственных основ. Любая эмоция есть либо первое, либо второе. Поэтому так важно пронаблюдать свои отношения с любой нравственной идеей, свои отношения с Евангелием и учением святых отцов. Можно многие годы активно занимать позицию первой ступени, провозглашая принципы добра и любви, и не замечать в себе проявлений нетерпимости к близкому человеку, отсутствие бережности к нему, завышенную требовательность, душевную черствость, бессердечие и т.п. Именно поэтому рассматриваемое правило отчетливо утверждает одно — бережность к другому, особенно там, где нравственная идея становится основой моей жизненной позиции. Не требование к другому, завышенное с позиций идеи, а бережность к нему. При этом — предельная требовательность к самому себе, внимательная и чуткая требовательность к себе. "Да будет украшением вашим … сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом" (1Петр, 3,4).

Выход на третью ступень проживания начинается с того момента, когда идея становится плотью и кровью самого человека. С этого времени идея как символ исчезает из его сознания. Она растворяется в самом человеке и присутствует в нем в виде естества, зовущего подчинить себе все его поведение, в виде личного, ему присущего способа отношения к людям. Человек не отдает себе отчета, почему он так поступает, но по-другому поступить у него уже не получается.

Когда мы садимся за стол, и начинаем есть из тарелок, используя вилки, ножи и ложки, мы не сознаем своей "культурной продвинутости" по отношению к другим животным, которые едят без всякой посуды. Мы садимся и едим. Если же нам предложат поесть прямо с пола, без ложек, из общей тарелки, мы почувствуем внутреннее возмущение и отстранение от такого способа поведения. Произойдет это только потому, что идея пользоваться посудой стала плотью и кровью нас самих. Когда-то, может быть в детстве, она была для нас всего лишь правилом культурного, значит, высокого, красивого поведения. Но тогда она была еще идеей.

О жизни сердца

«От сердца бо исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы… хулы» (Мф. 15, 19) «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» (Пс. 50, 12). Из создавшейся "настроенности" нашего сердца возникают и наши отдельные поступки (как бусы, нанизываясь на нить). Причем эта настроенность может быть как кратковременной, так и более глубокой и длительной. К "глубокой настроенности" относятся и наши страсти, которые из-за долговременной привычки мы считаем своим "я" и (или) не считаем за грехи, или уже не в силах и не пытаемся бороться с ними.

Чем же создается наша "настроенность"? Только нашей доброй волей.

Мы по собственному желанию избираем и собираем "сокровища" нашего сердца и ими живем, почитая их источником жизни. И, называя Бога в молитве "Сокровищем благих и жизни Подателем", уже лжем, ибо живем не Богом, а тварным и игрой страстей наших.

Если отдельные наши поступки, как грехи и добродетели, наказуемы и награждаемы, все же они являются только характеристикой нашего сердца (отдельные наши поступки обнаруживают глубокие и давние страсти). А в деле нашего внутреннего устройства мы всегда должны иметь цель глубокое внутреннее исправление нашего сердца. Поэтому некто сказал о "Добротолюбии", что это "не система спасения, а указатель средств для борьбы со страстями".

Мы часто жалуемся на неблагоприятную обстановку нашей жизни, жалуемся на то, что люди нас обижают, унижают, притесняют, недооценивают и т.д. Но все это только потому, что нет в нас терпения, кротости, смирения. Если всегда удовлетворять наши страсти, то они будут неудовлетворимы и неукротимы. А свобода от страстей дает нам покой и радость в Боге, независимо ни от каких тварных сокровищ мира.

«Ищите же прежде Царства Божия (в сердце вашем) и правды Его (оправдания, очищения от страстей), и это все приложится вам» к Царствию Божию, как неотъемлемое его свойство (Мф. 6, 33). Ибо какое может быть недостаточество жизни и радости там, где будет присутствовать Бог Животворящий, Всеблаженный?

Итак, большинство наших горестей и трудностей есть горькие плоды страстей нашего сердца. А время всегда благоприятно, и каждый день может быть днем нашего спасения от греха и страдания

См. Начало

Cм. далее – глава 4. "О детях"